Мишке Пряслину недолго приходилось жить дома. С осени до весны —на лесозаготовках, потом сплав, потом страда, потом снова лес. А как появится в
Пекашине—бабы наваливаются: этой поправь крышу, той подними дверь. Нет мужиков в
Пекашине.
В этот раз, Как всегда, дома его ждали. Мишка приехал с возом сена,
расспросил о ребятах, наорал за упущения, потом достал гостинцы—Егорша Ставров, лучший друг, уступил ему свои промтоварные талоны. Но парни к
подаркам отнеслись сдержанно. А вот когда он вынул буханку ржаного хлеба… Много
лет не было в их доме такого богатства— ели мох, толкли в ступе сосновую заболонь.
Младшая сестренка выложила новость: завтра с утра бабы будут корову в
силосную яму загонять. Хитрость такая: забивать колхозную скотину нельзя, а вот
если подвести её под несчастный случай да составить акт… Пустилась на такой
расход председательша потому, что бабы потребовали: уж лето, а они так и не
отпраздновали победу. В застолье поднялась Анфиса и выпила за Мишку—он за первого мужика всю войну выстоял! Все бабы плеснули ему из своих
стаканов, и в результате парень очутился на повети у Варвары Иняхиной.
Когда Анна Пряслина узнала, что сын её ходит к Варваре, сначала кинулась
ругаться, потом на жалость стала брать: «Миша, пожалей нас…» Подговорила
председательницу, и, словом, такое началось, что Варвара уехала жить в
райцентр. С новым мужем.
Какие муки не приняли за войну пекашинцы, а лес —всем мукам мука. Подростков снимали с ученья, посылали стариков, а уж бабам
скидки не было никакой. Хоть издохни в лесу, а план дай. «Терпите, бабы,— твердила Анфиса. —Кончится война». А война кончилась, жахнули задание больше прежнего. Страну
надо отстраивать— так объяснил секретарь райкома товарищ Подрезов.
По осени вдобавок сдай налоги: зерно, шерсть, кожу, яйца молоко, мясо. На
налоги объяснение другое—города нужно кормить. Ну, ясно, городские без мяса не могут. Вот и думай,
мужик, сколько дадут на трудодни: а вдруг ничего? На юге засуха, откуда-то
должно государство хлеб брать. Членов партии уже вызывали в правление по
вопросу о добровольной сдаче зерна.
Чуть погодя правительство объявило закон о займе. Ганичев, уполномоченный
райкома, предупредил: выше контрольной цифры можно, а ниже нельзя. С тем и
пошли по избам. У Яковлевых не дали ни копейки—плохо началась подписка. Петр Житов предложил отдать три своих месячных
заработка, девяносто трудодней, что в деньгах составляло 13 рублей 50 копеек.
Пришлось припугнуть увольнением жены (она счетоводом работала). Дом Ильи
Нетесова оставили напоследок—свой человек, коммунист. Илья с женой копили на козу, детишек-то полон дом.
Ганичев стал агитировать насчет сознательности, и Илья не подвел, подписался на
тысячу двести, предпочел государственный интерес личному. С начала навигации в
район прибыло два первых трактора. На один из них сел Егорша Ставров,
закончивший курсы механизации. Мишку Пряслина назначили бригадиром, и на
заработки в лес поехала Лиза. Председателем же в Пекашине стал вернувшийся с
фронта Лукашин. У Пряслиных была и радость. В эту страду на покос выехала целая
пряслинская бригада. Мать, Анна, глянула на пожню—вот он, её праздник! Равных Михаилу косарей в Пекашине нет давно, и Лизка ведет
покос на зависть. Но ведь и двойнята, Петр с Гришей, оба с косками… Весть о
беде привез им Лукашин: Звездоня заболела. Кормилицу пришлось зарезать. И жизнь
перекроилась. Второй коровы им было не видать. Тут пришел к Лизке Егорша
Ставров и сказал, что к вечеру приведет из района корову. Но чтоб Лизка тогда
шла за него замуж. Лизе Егорша нравился. Она подумала, что ведь и
Семеновну-соседку на шестнадцатом году выдали, и ничего, прожила жизнь. И
согласилась. На свадьбе Илья Нетесов сказал Михаилу, что старшая его дочь,
отцова любимица Валя, заболела туберкулезом. Аукнулась коза-то.